В распоряжении Gulagu.net оказался большой видеоархив ФСИН, содержащий видеозаписи изнасилований и пыток заключенных. По словам основателя проекта Владимира Осечкина, «это доказывает, что в учреждениях ФСИН действуют зондеркоманды негласных агентов ФСБ и ФСИН, которые по заданию кураторов пытают и насилуют заключенных, и сам процесс снимают на служебные видеорегистраторы, которые им выдают для съемок этих истязаний». С помощью этого компромата людей заставляют подписывать показания и сотрудничать с оперативниками.
Судя по видеозаписям, которые есть в распоряжении «Вот Так», заключенных привязывают к кроватям так, чтобы ноги и ягодицы были задраны кверху. В некоторых случаях в рот вставляют кляп, в других — просто прикрывают рот и где-то фоном включают музыку. После этого привязанных насилуют. Иногда это пытается сделать некий мужчина, лицо которого не попадает в кадр. В других случаях в задний проход вворачивают по спирали швабру, обмотанную скотчем или чем-то похожим на него. Потом изнасилованного спрашивают, всё ли он понял.
Мы публикуем запись пытки, так как считаем это общественно значимым свидетельством, но предупреждаем – видео может вас шокировать.
По словам Владимира Осечкина, такие видеозаписи оперативники ФСИН делали для отчета вышестоящим инстанциям вплоть до генералов.
«Gulagu.net добыл новые улики, которые доказывают системный характер пыток и причастность сотрудников ГОУ ФСИН России и оперативных управлений ГУФСИН по Иркутской области, УФСИН по Саратовской области и УФСИН по Владимирской области к данным массовым насильственным преступлениям.
В нашем распоряжении есть целый ряд файлов служебного видеоархива ФСИН, отснятого на служебные видеорегистраторы в период 2018–2020 годов, которые указывают на то, что оперативники ФСИН, обязанные выявлять и пресекать преступления, на самом деле поручали своей агентуре из числа завербованных осужденных пытать, истязать и насиловать следственно-арестованных, подсудимых и осужденных, а также снимать эти пытки и содомию на служебные видеорегистраторы ФСИН с целью сбора компромата и последующего шантажа пострадавшего от пыток и под угрозой дискредитации и перевода в касту униженных (т.н. опущенных) принуждали сотни человек к “сотрудничеству”, подписанию контрактов о работе в качестве внутрикамерного агента (стукача), к “сотрудничеству со следствием” и подписанию подготовленных следователями показаний, удобных следователям и заказчикам», – говорит Осечкин.
История
«Коблы»: как они появились в женских зонах СССР
В женских тюрьмах и лагерях быт и человеческие взаимоотношения совершенно иные, нежели в мужских исправительных учреждениях. В камерах СИЗО всем заправляют старшие — заключенные, назначенные администрацией. На зонах же наибольшее влияние имеют активные лесбиянки. И ни для кого не секрет, что в женских колониях именно представительницы нетрадиционной сексуальной ориентации чаще всего устраивают потасовки.
Женщина, которая взяла на себя роль мужчины, на зоне называется кобёл. Она формально исполняет роль мужа. Как и на воле, в лагере для женщин на первом плане остается семья, поэтому на зонах зэчки преимущественно живут семьями и в переносном, и в прямом смысле. Активные лагерные лесбиянки всегда берут себе мужские имена, коротко стригутся, стараются говорить басом. Они даже внешне становятся похожими на мужчин: у них меняется походка, черты лица грубеют.
Кобёл берёт на себя роль защитника и добытчика (например, должна достать или купить какие-нибудь продукты), а обязанности домохозяйки выполняет пассивная лесбиянка, она готовит и накрывает на стол. Последним в местах лишения свободы часто делают татуировки с изображением либо русалки в короне, держащей в руках скрипку и смычок и плещущейся на волнах, либо спасающей тонущую в бурном море девушку. Подобные союзы обычно длятся на протяжении всего срока заключения, причем расставание пары не приветствуется.
Обусловлена эта связь не только сексуальными запросами, но и желанием, например, иметь моральную защиту. Никаких ухаживаний в таких парах нет. Всё сдержанно и сухо. Кстати, никто никого не насилует — всё происходит по обоюдному согласию. Как ни парадоксально, но самые крутые, кровавые разборки, иногда и со смертельным исходом, происходят именно в женских колониях постсоветского пространства и в основном из-за ревности кобл.
Если в мужских тюрьмах насилие обычно исходит от надзирателей, то в женских — насилие чаще идёт от сокамерниц, с молчаливого согласия администрации тюрем. Драки вспыхивают, как правило, по мелочам, причём они бывают куда более жёсткими, чем у мужчин, — в дело идут ногти, зубы и прочие атрибуты женской красоты. Женщины, видимо, так сильно увлекаются выяснением отношений между собой, что оказываются совершенно несплоченными перед общей бедой. Многие эксперты полагают, что истоки лагерных союзов лежат в колониях для малолетних преступниц, где девушки тоже нередко создают пары по принципу «муж-жена».
Коблы в тюрьме: как ими становятся?
Каждый день я наблюдала, как сокамерница превращалась в кобла. Те, кто видел фильмы с Халком, визуально могут представить мой рассказ о перевоплощении человека (женщины) в ЭТО.
Она называла себя Пантерой (тюремное погоняло-кличка изменена).
За два месяца до перевода меня в её камеру, мы впервые встретились с нею в тюремном отстойнике (комната ожидания для арестантов перед выездом в суд).
Высокая брюнетка с длинными смолянистыми волосами до пояса была броско одета в белое норковое манто. Своим цепким и въедающимся взглядом она смерила меня с ног до головы.
«Меня зовут Пантера, закрыли по 162. Назови себя!» — приказным тоном она познакомилась со мною.
Помимо неё в отстойнике было ещё пять арестанток, все были зажатыми и заискивающе поглядывали на Пантеру.
Я не спешила озвучивать себя и статью, так как уже не раз видела, что после объявления себя, большинство женщин начинали от меня шарахаться.
Игнорируя вопрос этой «дамочки в манто», я поинтересовалась у остальных женщин их статьями уголовного кодекса.
Краем глаза я заметила, что на лице Пантеры выразилось недовольство от моего игнора.
Когда все представились, я озвучила себя и свою «блатную статью в тюрьме» — 318 УК РФ.
Пантера изменилась в лице и сразу потеряла интерес к моей персоне. Остальные женщины, игнорируя анекдоты «Белого Манто», расспрашивали меня по делюге.
Пантера обиженно закурила сигарету, села на корточки, как мужик и между затяжками дыма, сплёвывала на пол себе под ноги.
Спустя два месяца меня перевели в её камеру на время, пока должны были отремонтировать камеру для некурящих первоходок.
Женщина, которая меня встречала в этой камере и являлась старшей по хате, уже никак не напоминала ту длинноволосую Пантеру в белом норковом манто.
Волосы были острижены коротко, джинсы обрезаны под шорты, мужская майка, под которой не было лифчика. Меня как-будто встретил полу-мужчина. В то время я ещё не знала о коблах.
На этом тюремном фото из интернета, кобёл очень похож на ту Пантеру, о которой я рассказываю. Она выглядела один в один.
В камере с этой Пантерой я пробыла только неделю. Но каждый день наблюдала, как она агрессировала и превращалась в кобла.
Её повадки, тон голоса, походка всё становилось похожим на мужское.
Однажды, когда Пантера зашла в туалет, дверь отворилась, и мы всей камерой увидели, что она писала стоя.
Психиатры-исследователи утверждают, что коблами в тюрьме становятся, в большинстве случаев, из среды лесбиянок. Но они не отрицают тот факт, что коблом может стать женщина спортсменка или та, которая постоянно занималась тяжёлым физическим трудом.
Если рассматривать случай с коблом Пантерой, то, она на воле была предпринимателем-цветоводом. Лично выращивала саженцы цветов в огромных теплицах. Иногда ей помогали её слабохарактерный муж (со слов Пантеры) и малолетняя дочь.
Когда Пантеру арестовали за разбой у конкурента, муж понял, что её раньше, чем через 6 лет не выпустят на свободу — он развёлся с Пантерой и женился сразу на её подружке-куме.
Возможно, помимо тяжёлого физического труда, психологический шок от предательства мужа толкнул Пантеру стать коблом?
Вольная жизнь
На свободе Ольгу встретила Наталья. Пара поселилась в бабушкиной квартире, за которой в отсутствие Ольги присматривал ее дядя — единственный близкий родственник. Жилье муниципальное, она там прописана, поэтому он ничего с квартирой сделать не мог. Правда, вынес оттуда все, оставив только подаренное отцом пианино и тахту. «А ведь у меня библиотека и домашняя звукозапись была, один микрофон 8000 рублей стоил! Жалко, конечно, — сетует Ольга. — Пока я сидела, дядя сдавал квартиру и время от времени присылал мне передачки по списку. У нас с ним были чисто рыночные отношения».
Первым делом женщины завели кошку, потом — кота и собаку. Через знакомых Ольга устроилась в магазин кассиром. Работала там около года, потом поменялось начальство, и она ушла. Когда в Москве ввели режим самоизоляции из-за пандемии, Ольга встала на биржу труда, получала 5000 рублей в месяц — хватало только на «коммуналку». Потом несколько месяцев работала администратором в доставке суши, пока магазинчик не закрылся. С марта она без работы, живет за счет Натальи. «Все время с освобождения я работала неофициально. В крупные торговые сети с судимостью не берут. Меня 10 лет назад осудили по наркотической статье — ошиблась, с кем не бывает! Это не означает, что я сейчас употребляю. Да и до ареста я употребляла всего пару месяцев и сразу попалась».
Ольга не скрывает судимость: «Было бы неприятно, если бы мой работодатель узнал об этом от кого-то постороннего. Проще сказать самой». Этим пользуются недобросовестные работодатели. Один раз Ольге и ее напарнице не заплатили за подготовку квартиры к ремонту. Заказчик сказал, что из квартиры пропала какая-то коробка, и пока она не найдется, денег не будет. Скоро Ольга выходит на новую подработку, но «тоже не факт, что заплатят». Она мечтает о музыкальной карьере, но понимает: «Чтобы раскрутиться, надо петь что-то типа Бузовой или Инстасамки». А она в ужасе от современной российской поп-музыки.
«У меня чувство, что этих восьми лет в колонии будто и не было, но это у меня характер такой — всегда на позитиве. Я наслаждаюсь тишиной и одиночеством, часто хожу гулять в лес, — рассказывает Ольга. — Знаю, что некоторые девочки, оказавшись на свободе, несколько месяцев из дома не выходят, боятся, что что-нибудь случится и они снова попадут в колонию. Со мной такого не было. Только одна фобия появилась: боюсь многоэтажек — отвыкла от них в колонии, — кажется, что они на меня упадут».
Жизнь в женской камере
В отличие от мужчин, у женщин-заключенных нет “авторитетов”, жить по “понятиям” для них не характерно. Организация отношений в камере строится скорее по принципу “дедовщины”, т.е. кто дольше отсидел, тот имеет больше преимуществ перед новичками.
Вот, например, схема распределения спального места. Помимо двухъярусных кроватей есть четыре отдельных, стоящих особняком. Этот наиболее привилегированный “участок” называют “поляна”. Спать там может, как правило, старшая по камере и доверенные ей лица или просто “старосиды”.
Остальные места распределяются также по старшинству: новоприбывшие располагаются у прохода или около туалета, женщины со “стажем” занимают более удобные кровати, как только они освобождаются. Новенькая должна довольствоваться тем, что останется.
В основном, заключенные нацелены на сохранение своего собственного минимального комфорта. На воле этот принцип также распространен, но в стесненном пространстве это проявляется острее.
Со временем приходит понимание, что в одиночку сложнее справиться с бытовыми неудобствами, и чтобы обрести хоть какую-то поддержку, женщины объединяются в “семейки”, группки по два-три человека.
Внутри “семейки” принято делиться продуктами и предметами первой необходимости. Бывали случаи, когда женщинам приходилось консолидироваться, дабы добиться улучшения общих для всех условий содержания, вытребовать определенных поблажек. Малыми разрозненными силами такого достичь практически невозможно.
К слову, в женских тюрьмах ситуация с туберкулёзом намного лучше контролируется и заразиться им меньше вероятности, чем в мужском заключении.
Ей приказывают собрать свои многочисленные вещи, а также только что полученные с воли, и со всем этим тяжёлым скарбом, общим весом около 50 кг. она начинает переходить из камеры в камеру, с этажа на этаж.
Другим способом надавить на заключенную является наказание сокамерниц. Реакция многих, с учетом разного возраста и положения, бывает непредсказуема.
На сотрудничество идут в основном из-за поблажек со стороны режима, из-за необходимости в каких-либо вещах, а также из страха. Полученные от “стукачей” сведения используются в деле нужной заключённой, при этом источник информации не разглашается. Представить подобное у мужчин не представляется возможным.
У мужчин-заключённых жизнь вертится вокруг того или иного “авторитета”, благодаря чему коллектив становится сплоченным, и администрации приходится с этим считаться. “Авторитету” ничего не стоит воспользоваться тюремной почтой (“дорогой”), чтобы всколыхнуть или утихомирить все камеры.
Подобной координации в коллективе женщин нет, а значит, любая по отдельности — легкая добыча для манипуляций оперативников.
Как будто главное в этом естественном моменте жизни не святая святых — рождение ребенка, пусть даже оступившейся женщиной, а моральная сторона вопроса. Там, где по факту требуется конкретные действия для успешного вынашивания, рождения и дальнейшего воспитания ребенка, стандартно, как минимум, следует пренебрежение.
Появившегося на свет младенца без осложнений на следующий день после родов отправляют из роддома вместе с матерью к месту ее постоянного пребывания. Если речь об исправительной колонии, то ребенка помещают в Дом ребенка при тюрьме. Жизнь женщины продолжает идти тем же ходом, что и у остальных заключенных, в свободное от работы время она может посещать малыша.
Пребывание ребенка в тюремном Доме ребенка рассчитано на три года. Если матери остается отбыть наказание незначительное время, его могут оставить до 4-х лет. Если срок заключения продолжительный, ребенка передают в Детский дом. Вероятность встречи матери со своим чадом в дальнейшем очень мала. Но бывают и исключения.
Так у нас сложилось, что вышедшие из мест не столь отдаленных, в обществе воспринимаются уже не как люди, несмотря на характер судимости, действительную вину и т.д. Никто с этим тонкостями разбираться не будет. И без того утратившие социализацию бывшие зеки и зечки не получив поддержки в обществе, закономерно скатываются на ту же преступную стезю. Какие уж тут дети…
«Тщательно организованный пыточный конвейер» Истории людей, отбывавших наказание в ОТБ-1 Саратова
18.09.2021 15:24
«Нам удалось вывезти из России и СНГ человека, который на протяжении пяти лет отбывал наказание в одном из учреждений ФСИН. Он программист, его самого били и пытали, а потом решили использовать как профессионала, – рассказал Осечкин корреспонденту «Вот Так». – На протяжении пяти лет он имел доступ к компьютерам ФСИН и видеорегистраторам в штабе безопасности ОТБ-1 в Саратове.
Пыточная в тамошней туберкулезной больнице работает по договоренности с ФСБ, туда со всей страны могут этапировать заключенного формально по медицинским причинам. Есть четыре категории арестованных и заключенных, которых там избивали и насиловали: если он интересен для дачи показаний против видного оппозиционера, миллиардера, крупного чиновника; для подчинения какого-либо смотрящего или положенца – чтобы он выполнял любые прихоти оперативника. Еще при вымогательстве, чем этот человек богат. И по заказу с воли: если враги на свободе заплатили оперативникам 3-5 млн рублей за организацию изнасилования на камеру».
Анализ
Тюремный быт в женской колонии
В заключении у женщины мало возможности отстоять свои права, при этом пресс администрации колоссальный. Практически все работают, так быстрее проходит время, да и лишние деньги не помешают.
В тюремном магазине ассортимент скуден, а цены зачастую завышены. Нехватка качественной пищи быстро сказывается на здоровье заключенных. Потерять зубы и посадить желудок — элементарно. Рассчитывать можно только на передачи родных, но не факт, что они попадут в руки в должном виде. Жаловаться бесполезно, письма, звонки прочитываются и прослушиваются.
Работы на зоне предостаточно. Основной труд — шитье. Швейная фабрика располагается в ангаре, в котором машинки стоят одна за другой. Каждый выполняет свою операцию в рамках общего заказа. Если ты по какой-то причине не справляешься со своей работой, то тем самым тормозишь всю работу. Соответственно, разбираться и помогать тебе никто не будет. Вместо этого ожидаемы ругань и тумаки. Находясь в стрессе, как правило, многие все же быстро осваивают необходимую операцию.
Часть заключенных отправляют на работы, связанные с обслуживанием зоны. Например, в отдел технического контроля, где проверяются изделия на предмет брака. Плотники, библиотекари, слесари, бригадиры — те места, куда стремятся попасть женщины со швейной фабрики. Монотонный швейный труд не многие выдерживают.
Ряд должностей положены исключительно людям с высшим образованием, например, в отделе социального обеспечения. Зачастую сотрудники ФСИН не способны в силу отсутствия знаний и опыта справляться со своей работой. В таких случаях всю работу за них выполняют грамотные заключенные за мизерную зарплату на полставки и, опять же, за лояльность. Сами же ФСИНовцы получают зарплату как положено. Поэтому для них так ценны “умные” кадры из заключенных, поэтому их так редко отпускают по УДО.
Так, в борьбе за минимизацию дискомфорта в тюремных условиях, проходят годы. У кого-то пара лет, у кого-то десятки. Человек так устроен, что привыкает ко всякому, даже невыносимому существованию, но при всем этом живет надеждой на лучшее. И кажется заключенным, что лучшее там, за решеткой. А на выходе оказывается, сложности не заканчиваются, а начинается их новый виток.
«С тобой общаются до тех пор, пока тебе есть, чем делиться»
Ольгу этапировали в исправительную колонию № 6, которая находится в Орловской области. «В то время наша колония была образцово-показательной, туда периодически приезжали телевизионщики, поэтому в плане бытовых условий жилось сносно. Но только если нет серьезных проблем со здоровьем — с медицинской помощью на зоне плохо», — вспоминает она.
Ольга сразу же поставила себе цель выйти по УДО. Поначалу ей было очень сложно жить по режиму. Подъем в шесть утра, «если дежурная зайдет, а ты еще лежишь, на тебя напишут рапорт — и прощай УДО», в 6:15 зарядка, потом — завтрак, в 7:30 — построение и развод на работу — швейное производство.
Смена длилась восемь часов, но Ольга старалась и могла работать сутки. Зарабатывала, по ее словам, около 20 тысяч на руки — тратила в основном на сигареты и роллтон. Были среди заключенных и те, кто получал буквально 10 рублей в месяц: они приходили на швейку — не прийти нельзя, — но не работали. «Администрации важно, чтобы заключенные выполняли и перевыполняли план, — объясняет она. — Раньше мы отшивали по 6000 комплектов одежды в месяц (сейчас, насколько я знаю, и 1000 отшить не могут). Если бригада видит, что ты работаешь, стараешься, тебя будут поддерживать, а если посылаешь всех и не хочешь работать, будут гнобить. Никому не нужны проблемы, каждая хочет выйти по УДО».
В 2013 году участница Pussy Riot Надежда Толоконникова, отбывающая наказание в ИК-14 в Мордовии, написалаоткрытое письмо, в котором рассказала об издевательствах и рабском труде женщин в колонии. Однако уголовное дело о злоупотреблениях в мордовской колониивозбудилитолько через пять лет — в 2018 году. В июле 2022 года судприговорилбывшего и.о. начальника колонии Юрия Куприянова к двум годам условно за превышение должностных полномочий.
Ольга вспоминает, что в колонии женщины всегда старались следить за собой: «Иной раз просто назло дежурным красишься, которые на тебя свысока смотрят. Всем заключенным выдают безразмерное шмотье. Мы старались подогнать его по фигуре». Это нарушение и попадает под рапорт, но администрация наказывала только за чрезмерно укороченную юбку.
«Женская колония по сути — большой курятник. Я так и не смогла найти там настоящих подруг. Женщины там «семейничают», то есть делятся едой, сигаретами, которые получают с воли в передачках. Но мне эта баульная система не нравится, потому что с тобой общаются до тех пор, пока тебе есть, чем делиться. Например, мать постоянно возила одной девочке передачки. С ней дружили. Когда мама умерла, все “подруги” отвернулись, потому что поняли, что взять с нее больше нечего».
Случались в колонии и романы между женщинами, но крепких пар было мало. «Я первые два года насмотрелась: сегодня — с одной, завтра — с другой, то сходятся, то расходятся, а как на волю выйдут, забывают все свои клятвы, находят мужиков и от них рожают», — говорит Ольга. Бывали и драки из ревности, но редко. Осужденных быстро разнимали — иначе рапорт, не выйдешь раньше срока.
В 2014 году в колонию заехала Наталья. Они были в разных отрядах, но сидели друг напротив друга во время работы. Полгода просто общались, «а потом закрутилось». Сейчас они вместе уже шесть лет. Наталья вышла по УДО на неделю раньше Ольги.
Однополый секс на зоне запрещен (Согласно
статье 116 УИК РФ, «лесбиянство» является злостным нарушением — «Утопия».
). Если поймают, могут и в ШИЗО посадить, и рапорт написать — тогда точно не выйти по УДО. Но, по словам Ольги, когда администрация видит, что пара не скандалит, не выясняет отношения и, самое важное, хорошо работает — на это закрывают глаза. «Мы с Наташей были в разных отрядах и иногда днем приходили к друг другу, занавешивали двухъярусный шконарь со всех сторон простынями, ну и… Старались все делать тихо и быстро, чтобы не попасться на глаза дежурному и начальнику отряда». Такая открытость Ольгу не смущала: первые пару лет она спала на втором ярусе, над семейной парой.
«В колонии ты постоянно на виду. Очень не хватает личного пространства. Единственное, о чем мечтаешь — побыть одной. Года три ты еще как-то держишься. Потом устаешь, становишься агрессивной, срываешься, просишь не подходить к тебе лишний раз, — вспоминает она. — Поскольку физической возможности побыть одной не было, я просто уходила в себя». Отдушиной для женщины стал клуб при колонии, куда она ходила петь: «Без музыки я бы не выжила». Ольга даже попала в новостной сюжет местного телеканала. Через несколько лет ее назначили заведующей клубом и перевели в облегченный отряд. Там вместо двухъярусных шконок одноярусные, комната отдыха побольше, есть просторная кухня с микроволновкой, стиральная машина и душ на отряд (вместо общей бани) — то есть условия намного комфортнее.
Иллюстрации: Настя Кшиштоф/«Утопия»
Впервые на УДО Ольга подала через пять с половиной лет заключения. Говорит, что очень старалась, у нее не было нарушений, только одно единственное замечание за невыполнение нормы выработки — и то не по ее вине. Но в УДО девушке отказали, и для нее это было сильным ударом. Поняла, что если очень хорошо шьешь, условно-досрочное не светит: администрации невыгодно раньше срока отпускать хороших швей. После этого Ольга «перестала стараться и жила, как хотела, до конца срока».
Этап в женскую колонию
Как только приходит документ, подтверждающий, что приговор вступил в законную силу, женщину оповещают, чтобы она собирала вещи. Куда ее направляют, как долго ехать, что с собой брать, никто не говорит. Начинается новый, мучительный своей неопределенностью, период.
С вещами женщина отправляется в “сборку”, место, где собираются для отправления заключенные, каждый по своему направлению. Подъезжает автозак, который отвозит их на вокзал. Там женщин пересаживают в “столыпинский” вагон. Вагон цепляют к поезду, и в путь.
На протяжении всего пути несколько раз в день проходит перекличка, женщин постоянно обыскивают на предмет запрещенных вещей, им неоднократно приходится раздеваться и снова одеваться, вытряхивать содержимое сумок, которые тут же срочно нужно собрать.
Женская зона: кто такие коблы и ковырялки?
Новоприбывших на зоне встречают медосмотром, выдают одежду, в которой надлежит ходить весь срок. Теперь женщина по требованию обязана называть свою фамилию, имя, отчество, год рождения, статью и срок отбывания наказания.
До 2003 года на зоне женщины лишь частично придерживались “понятий”. Стукачей не любили и всячески их наказывали, сотрудничать с администрацией было зазорным. После 2003 года ситуация изменилась. К администрации стали обращаться не столько с жалобами по-существу, но и с обыкновенным доносами, тем самым заслуживая себе поощрения.
Стукачи стали находиться под защитой сотрудников колонии, для них оказались допустимы и мелкие нарушения, на которые верхушка просто закрывала глаза.
Как и в СИЗО, в тюрьме живут “семейками”, так легче организовать быт, да и тесное общение скрашивает серую жизнь заключенного. Последствия такой привычной, почти семейной, коммуникации заметно ощутимы, когда кого-то из “семейки” выпускают на волю. Оставшемуся трудно все начинать сначала.
“Семейки” не всегда подразумевают любовную связь, но бывают и такие случаи. Среди женщин в колонии довольно сильно распространены однополые отношения. Таких называют коблы и ковырялки.
Отдельную статью про них Вы можете найти на нашем сайте. В некоторых тюрьмах со стороны администрации намеренно идет активная поддержка таких пар, опять же не из лучших побуждений, а для того, чтобы манипулировать, заставляя одного из партнеров влиять на свою половину.
Стоит отметить, что в мужских колониях обратное, негативное, отношение к гомосексуализму. Геи относят к низшей касте, им достается самая грязная работа и запрет на место за общим столом.
Отдельной темой стоит оговорить положение беременных и женщин, родивших в тюрьме. На сегодняшний день отношение к этой уязвимой категории заключенных несколько изменилось, но нотки осуждения “непутевых мамаш” по-прежнему присутствуют.
Потеря социальных навыков и боязнь воли
Люди в колонии, по подсчетам экспертов, уже через три-четыре года теряют социальные навыки. Мир очень быстро меняется, поэтому женщине, осужденной даже на небольшой срок, сложнее адаптироваться на свободе. Она становится легкой добычей для мошенников, потому что плохо ориентируется в новом мире.
«Я работаю с женщиной, которая освободилась после восьми лет заключения. Ей непривычно, что сейчас многое можно сделать через интернет. Например, чтобы получить справку, достаточно просто зайти на сайт Госуслуг. Сейчас она учится работать с онлайн-сервисами, которых несколько лет назад еще не существовало. Конечно, для нее это стресс», — рассказывает социальный работник межрегиональной общественной организации «Врачи детям» Елена Ефимова. Отсюда вытекает еще одна проблема — боязнь воли. Она регулярно слышит от освободившихся: «Лучше бы меня вернули обратно. В колонии было легче». Недавно Ефимова предложила подопечной устроиться в приют, так как у нее не было своего жилья, но она отказалась — не захотела снова жить по режиму и правилам. «Эта женщина только-только освободилась. Через месяц-два она может понять, что не умеет обращаться с навалившейся на нее свободой».
Ещё по теме
«С огромным животом, в наручниках, рядом — пять конвоиров». Как рожают и воспитывают детей за решеткой
Одна из основных проблем освобождающихся, по словам соцработника, — потеря самостоятельности. «Заключенные живут не только по режиму, но и по распоряжению: что сказал начальник, то ты и делаешь. Неважно, нужно это или не нужно, совпадает ли с твоим желанием и потребностями — распоряжение есть, и его нужно выполнить. Из-за этой беспомощности на воле человеку приходится очень тяжело. Например, возникают проблемы с трудоустройством. Бывших заключенных и так неохотно берут на работу, а они еще и сами разучились работать по доброй воле — только по приказу».
Эксперты отмечают, что адаптироваться и встать на ноги легче тем женщинам, кого ждут дома. Поэтому очень важна работа с семьей и родственниками заключенных. Но родственники не всегда готовы принять бывшую заключенную, а многие освободившиеся женщины сами не хотят возвращаться в семью. В колонию зачастую попадают женщины из социально неблагополучных категорий, где родственники и их отношение могли подтолкнуть женщину к преступлению. Другие считают, что позорят родных, и предпочитают оставаться на улице и самостоятельно справляться с трудной ситуацией, но, по словам Дворниковой, мало у кого это получается.
«Иногда женщин принимают кризисные центры, работающие с пострадавшими от домашнего насилия, но это не совсем верно. Если на переживших насилие идет агрессия со стороны мужчины, то на заключенную — со стороны государства. Здесь разные психологические проблемы», — добавляет Агафонов.
У многих женщин на момент ареста уже есть дети или они рожают ребенка в колонии. Если у женщины нет регистрации и жилья, социальные службы вместо того, чтобы помочь ей, сразу предлагают отдать ребенка в детдом, отмечает Агафонов. «Ребенок может стать для заключенных женских колоний как позитивным стимулом (желание поскорее выйти по УДО, устроиться на работу, стать финансово независимой), так и новым и очень сложным вызовом, потому что государство может использовать ребенка в качестве инструмента давления на женщину», — подтверждает Дворникова.
У одной из информанток социолога, родившей сына в колонии, не получилось сразу забрать ребенка из детдома: не было своего жилья и денег. Она безуспешно пыталась устроиться на работу и в итоге, чтобы как-то наладить жизнь, стала оказывать секс-услуги. После нескольких лет на улице ее нашли сотрудники НКО, помогли устроиться на работу и вернуть ребенка. Сейчас женщина сама помогает бывшим заключенным. «Сценарии после освобождения бывают разные, но самая распространенная проблема — отсутствие жилья, законченного даже среднего образования и возможности трудоустройства. В такой ситуации возвращать детей очень сложно».
Добровольно-принудительное стукачество
Оперативникам СИЗО всегда требуются “свои” люди, которые будут приносить нужные им сведения. Как правило, на роль доносчика выбирается негласный лидер, способный влиять на мнение большинства. Такому человеку не составляет труда войти в доверие к сокамернице и выведать информацию, нужную оперативнику. Уточнять не нужно, что подобный контингент в заключении не жалуют.
Особое отношение получают те, кто на сотрудничество не идет. За отказ закономерно следует наказание. Например, используется зачастую такой метод. Узнав, что несговорчивая заключённая получила долгожданную посылку, оперативник может решить, что женщину надо срочно перевести в камеру в противоположном конце этажа, не важно по какой причине.
