Быт в женских тюрьмах во многом отличается от жизни в мужских исправительных учреждениях. Если в последних принято жить «по понятиям», то в обществе заключенных-женщин действуют иные, менее жесткие законы. Здесь нет столь строгой иерархии. Кроме того, в женских тюрьмах нет обычая «опускать» сокамерниц практически за каждый серьезный проступок.
Тем не менее, в колониях для женщин встречаются своеобразные агрессоры, которых лучше обходить стороной. И называют их коблами. О том, кто это такие, мы и поговорим ниже.
Кто такие коблы
Значительное влияние на зоне имеют активные лесбиянки. Речь идет о представительницах нетрадиционной сексуальной ориентации, берущих на себя роль мужчины. Такая женщина называется здесь кобел. Это активные лесбиянки, для которых свойственно не только мужское поведение, но и соответствующий внешний вид – они коротко стригутся, носят соответствующую одежду. Нередко они грубы в общении и очень вспыльчивы, потому другие заключенные обходят их стороной. Кстати, именно коблы чаще всего устраивают потасовки в женских колониях.
Есть вопрос к юристу? Спросите прямо сейчас, позвоните и получите бесплатную консультацию от ведущих юристов вашего города. Мы ответим на ваши вопросы быстро и постараемся помочь именно с вашим конкретным случаем.
Телефон в Москве и Московской области: +7
Телефон в Санкт-Петербурге и Ленинградская области: +7
Бесплатная горячая линия по всей России: 8 (800) 301-39-20
Поскольку как на воле, так и в колонии первоочередную роль в жизни большинства женщин играет семья, то коблы стараются найти себе пару. Причем они ревностно защищают свою вторую половинку, готовые полезть в драку при любом косом взгляде в ее сторону.
Как выглядят коблы
Активную лесбиянку в женской колонии выявить несложно. Коблы коротко стригутся, не носят юбки, много курят, плюются и активно используют нецензурную брань в своей речи. На их ногтях отсутствует лак, они носят мужские ботинки и не бреют ноги. В общем, делают все, чтобы максимально быть похожими на мужчин.
Для этого они даже берут себе мужские лагерные имена, стараясь говорить басом. И со временем определенная трансформация все же происходит – женщина действительно становится мужеподобной, у нее грубеют черты и лица, меняется походка.
Как правило, коблы сидят за совершение серьезных преступлений: грабеж, убийство. Конфликты они любят решать грубой силой, поэтому другие заключенные предпочитают лишний раз не пререкаться с коблой.
Иерархия в камере
Преступления женщин отличаются от мужских. Женщины реже совершают корыстные преступления, грабежи, разбои. Они чаще совершают убийства, и причиняют тяжкий вред здоровью бытового характера. Это объясняется тем, что женщины эмоциональнее, и разум не всегда руководит поведением женщины, особенно в минуты ярости.
Жертвами женского насилия становятся мужья, любовники, любовницы мужа. При аресте женщины не сопротивляются и не убегают. Взаимоотношения зэчек, как правило, носят нейтральный характер. Это не мужская камера, где идет борьба за лидерство. Иерархия в камере похожа на улей – есть матка – «старшая», помощницы, которым старшая делегирует свои негласные обязанности и остальные девушки.
Помощницы наблюдают за чистотой, составляют график дежурств, следят за приемом пищи, осматривают камеру на предмет неположенных вещей. Часто образуются женские союзы в тюрьме, так называемая «семья», но не это не теплые дружеские отношения. В «семье» общаются, могут поделиться продуктами, одеждой, косметикой, но закадычной дружбой эти отношения нельзя назвать. Большинство камер рассчитаны на 40-60 человек, в котором установлены кровати в два ряда, которые называются «нарами». Есть кровать, которая находится в конце камеры, без второй полки. Она называется «поляна» — на ней спит «старшая». В камере также есть кухня и туалет с душем. Кухней, туалетом можно пользоваться неограниченное время, а стирать вещи можно только в определенные дни. В камере уборка проводится ежедневно, три раза в день.
График уборки составляется заранее, и отказываться от дежурства нельзя – исключение составляют только те, кто «сидит» долго. За плохое дежурство наказывают дополнительными днями уборки. Дежурство можно «продать» за две пачки сигарет или за продукты. Девушкам нельзя заходить на кухню, если там «старшая» и ее помощницы. Чтобы в камере поддерживать спокойную атмосферу, девушкам запрещено ругаться матом и употреблять производные слова, поэтому в камере часто абсолютная тишина. Старшая отвечает за «обучение» новеньких. Процесс привыкания к новой жизни занимает неделю-две. Старшая по камере распределяет места, и новеньким достаются места около входа, так называемые «тормоза».
Ковырялки
Так называют женщин, вступающих в отношения с коблами и играющих роль пассивных лесбиянок. Причем на зоне их большинство, и они нередко остаются без пары. По статистике, на 10 ковырялок приходится всего трое коблов.
Активные лесбиянки нередко добиваются своих половинок так же, как это делают мужчины. Они ухаживают, дарят подарки, а затем защищают их, стараясь обеспечить комфортную жизнь. Проявление ревности среди коблов – не редкость. Поэтому часто они запрещают ковырялкам носить чересчур откровенную одежду.
Иерархия на зоне
После вынесения приговора женщину переводят в следственный изолятор. Для женской психики это огромный стресс, потому что подготовится к тюремной обстановке невозможно. «Заехав в тюрьму», женщины теряют чувство реальности. Оперативный работник занимается распределением по камерам. Обычно стараются «подобрать» камеру вновь прибывшей, но это делается не ради женщины, а ради спокойствия сотрудников – меньше конфликтов, а значит, легче работать администрации. Поэтому бухгалтерши и чиновницы – в одной камере, «колхозницы» – в другой. Этот принцип нарушается, только если в тюрьму сажают подельниц – обязательно в разные камеры. На зоне большое значение имеет то, «кто ты есть», твое положение в обществе до тюрьмы. Например, москвичка ты или нет, как часто получаешь передачи, сколько писем тебе пишут, во что одеваешься и что ешь – свою пищу или тюремную. Таким образом, формируется отношение тюремного общества. Хотя статус формируется не только с помощью «дотюремного» положения, но и зависит от личности. Конфликты заканчиваются на повышенных тонах, но драк практически нет, а если они случаются, то без тяжких повреждений. Убийства – вообще редкий случай в женской камере. Если о возникшем конфликте узнает администрация тюрьмы, то виновную накажут, и найти зачинщицу просто. Поэтому стараются не конфликтовать без весомого повода. На зоне большое значение имеет то, «кто ты есть», твое положение в обществе до тюрьмы. Например, москвичка ты или нет, как часто получаешь передачи, сколько писем тебе пишут, во что одеваешься и что ешь – свою пищу или тюремную. Таким образом, формируется отношение тюремного общества. Хотя статус формируется не только с помощью «дотюремного» положения, но и зависит от личности девушки.
Распределение ролей
В семье, образованной в женской колонии, кобел берет на себя роль добытчика и защитника. Например, покупка продуктов, решение вопросов с сокамерницами и т. д. Пассивная же лесбиянка, называемая «ковырялкой», выполнят обязанности домохозяйки. Она готовит, накрывает на стол и т. д.
В тюрьме представительницы нетрадиционной сексуальной ориентации разыгрывают семейную жизнь в полном смысле этого слова: со скандалами, изменами и т. д. И даже выйдя из мест лишения свободы, коблы пытаются сохранить отношения со своими лагерными женами.
Например, совершив убийство, женщина попала в колонию на 8 лет. Здесь она встретила свою любовь. На воле ее ждал муж, с которым она рассталась, как только вернулась из мест лишения свободы. То же самое сделала и ее тюремная партнерша. Причем обе женщины очень долго привыкали к жизни на свободе, удивляясь царящему здесь «бардаку» и утверждая, что в тюрьмах такого нет.
Союзы между арестантками нередко сохраняются в течение всего срока заключения. И дело здесь не только в удовлетворении сексуальных потребностей, но и желании иметь моральную защиту. Основным отличием от мужских тюрем является полное отсутствие насилия. Все действия осуществляются исключительно по обоюдному согласию.
Эксперты считают, что привычка создавать лагерные союзы зарождается еще в колониях для малолетних преступниц, где девушками нередко создаются пары типа «муж-жена».
Новости
В 2003 году в УК и УИК внесли около трехсот поправок: у женщин убрали строгий режим; сократили срок, который заключенный должен отбыть для перевода в колонию-поселение (например, из общего режима в колонию-поселение стало возможным перевестись, отбыв 1/4 срока, вместо 1/3, как раньше); увеличили количество свиданий (вместо четырех в год – шесть); формально повысились шансы выйти по УДО; заключенным стали давать разрешение на свидания с родственниками за зоной – все это при безупречно хорошем поведении, конечно. Хорошее поведение – это абсолютная лояльность по отношению к администрации, сотрудничество, участие в «лагерных мероприятиях». Кстати, поначалу свидания за территорией зоны действительно разрешали, но эта практика быстро прекратилась. А процесс уже был запущен, женщины поняли, что и как нужно делать, чтобы раньше выйти или получить свидание за зоной, в общем, чтобы «все было хорошо».
Понятие мужского и женского рода
– Вы сотрудничали с администрацией? – спрашиваем у Марины, отсидевшей четыре года в ИК-5 в Можайске еще в 90-е и шесть лет в ИК-6 в Шахово (1998-2004 гг. Орловская область).
– Да вы что? Зачем? Странный вопрос, – возмущается Марина, – Я жила по понятиям. О каком сотрудничестве речь?
Марина много и эмоционально говорит о том, что до нововведений 2003 года женщины-заключенные, конечно, не были большой дружной семьей, но подлость и стукачество не были легализованы. Даже женщины ориентировались на старые воровские «понятия», хотя «понятия» для женщин в колониях, в целом, не свойственны.
– Женщины нахватались от мужиков, тогда каких-то правил все равно придерживались, чего-то побаивались. Поэтому вычислить стукача было очень сложно, – вспоминает Марина. Тогда их не любили, выслеживали, били, брили налысо. – Около оперчасти всегда было пусто. И даже если ты туда идешь по вопросу «у меня маме плохо, надо что-то сделать», сразу все тебя подозревают.
А администрация колонии давила.
– Нас за людей не считали, лишали всего. В ШИЗО сажали за то, что кровать неровно заправлена; за то, что девочки из мыла и угля делали себе тушь для ресниц, – рассказывает бывшая заключенная. Сильное давление со стороны администрации, кстати, одна из причин того, почему тогда женщины в колониях были сплоченнее.
В 2003 году все изменилось – теперь можно хоть на всю зону объявлять, предупреждать: «Я сейчас на тебя в оперчасть напишу».
– Это стало нормой. И ты стукачке ничего не сделаешь. Началось открытое доносительство, в оперчасть очередь выстраивалась, – разводит руками Марина.
За стукачами стали присматривать сотрудники колонии. Тот, кто стучал, зарабатывал себе поощрения, а они очень нужны: у женщины, как правило, есть семья, дети, и часто женщины готовы закрыть глаза на нарушения со стороны ФСИНовцев, они не хотят требовать соблюдения своих прав; женщины в колонии, как правило, хотят просто вернуться домой.
– Все начали по головам идти, чтобы выбить отпуск, чтобы разрешили свидание, чтобы раньше выйти, – поясняет одна из бывших заключенных.
У мужчин же «понятия» сохранились, хотя довольно сильно трансформировались.
– Например, совсем недавно считалось, что заходить к операм в кабинет в одиночку – верный признак стукачества. И порядочные осужденные старались даже по вызову приходить в оперчасть в сопровождении свидетеля. Сегодня об этом практически забыли, – вспоминает Владимир, отсидевший в ИК-10 в Екатеринбурге больше семи лет.
– Сейчас живут «по понятиям» либо старые воры в законе, либо молодые парни-дураки, которые понятий как таковых не знают, но в их соблюдении видят главную свою задачу, — добавляет Илья, недавно освободившийся из ИК под Рязанью.
Одна из сотрудниц СИЗО-5 г. Москвы («Водник») также говорит о том, что «понятия» как таковые соблюдают только зэки старой закалки, воры в законе.
– Многие почему-то думают, что “вор в законе” – это какой-то криминальный термин, характеризующий зэка негативно. Но вот давайте разберемся. “В законе”, значит, соблюдает закон – у них есть свой жесткий кодекс, свои правила, понятия. Например, железное правило для вора в законе — не убивать на деле, – поясняет сотрудница ФСИН.
Имеется в виду, что вор в законе обязан всячески избегать кровопролития. В смысле когда получается избежать. Но уж если не вышло – значит, не вышло.
Сейчас осужденные «понятиями», на которых так акцентируется внимание в художественных фильмах, не руководствуются, а точнее, просто их не знают.
– Они звонят мне из тюрьмы и спрашивают: “А что значат лучи у звезд?” Они у бабы спрашивают, что это обозначает. Я говорю: “Не знаю, что обозначают лучи, но что черное – воровское, белое людское – я знаю”. Они ничего не знают, им не у кого спросить, – рассказывает одна из бывших заключенных. Старых воров в зонах осталось немного.
Худшие из худших
И в женских, и в мужских колониях раньше существовала специальная секция – вполне, кстати, официальная – СДиП (секция дисциплины и порядка).
– СДиП – это продолжение администрации. Это страшнее, чем администрация, злее и строже, – вспоминает Татьяна.
Говоря простым языком, СДиП – это заключенные, которые следили за соблюдением порядка в колонии и стучали. И их не били. И состоять в этой секции очень выгодно. Минусом могли быть разве что непоправимые репутационные потери.
Есть статьи, с которыми лучше в колонию или СИЗО даже не попадать: у женщин – это ст. 106 УК РФ (детоубийство), у мужчин – 134 УК РФ (педофилия). Если человек попадает в тюрьму с такой статьей, его жизнь, скорее всего, будет еще более трудной, чем можно представить, – жить не дадут свои же, зеки. Поэтому осужденные по таким статьям ищут спасения у администрации, и она охотно их спасает – за определенную плату. А лучшая плата везде и всегда – информация. Официально СДиП упразднили в 2010 году, но и в мужских, и в женских колониях людей, ранее состоящих в СДиП, просто сделали ответственными за соблюдение техники безопасности, пожарной безопасности и т.д., но их обязанности остались те же – стучать. А стукачи – ценные, их администрация для себя бережет от зеков.
Раньше, до 2003 года, в зонах с детоубийцами обходились очень жестоко.
– Но в женских зонах все равно не убивают. Орут, плюются, но не убивают, – рассказывает Марина, сидевшая еще в 90-х, – хотя на моей памяти был один случай, когда прошел слух, что к нам везут женщину, которая молотком ребенка воспитывала. И тогда я в первый раз увидела, как все бабы встали в два ряда и ждали ее. Ее ждали реально убивать. Но мусора умудрились провести ее какими-то огородами и вывезти. Они поняли, что она не выживет, мы все вышли ее просто рвать.
Чтобы таких и многих других инцидентов, связанных с нарушением дисциплины, было как можно меньше, работники колонии и сформировали такие секции как СДиП – и в женских, и в мужских зонах. И женщин, которых, скорее всего, в колонии не полюбят, сразу ставят на высокие должности – дневальные, например. Таким образом, у них есть доступ напрямую к администрации, чем некоторые из них активно пользуются.
– Допустим, я ей что-то грубое сказала, она пошла на меня и пожаловалась, меня тут же вызвали. И это может закончиться ШИЗО. Такое может случиться, даже если мы с ней просто поругались на почве брошенной непомытой тряпки. Администрации просто не нужны проблемы. Раньше детоубийцам ведра с мочой на голову выливали (мне об этом рассказывали), а когда я уже сидела, их поддерживала, поощряла администрация, они выступают, в концертах участвуют, песни поют, – вспоминает Татьяна.
Как правило, детоубийцы статью скрывают: у них на табличке, прикрепленной к кровати (в некоторых зонах — и на нашивке на форме), указана статья 105 УК – убийство, но нигде не написано, кого она убила. Женщинам-детоубийцам их реальную, 106-ую, статью не пишут — видимо, прячут, защищают.
– Но зона, как деревня, скрыть там ничего нельзя, со временем все про всех все узнают. В колонии общаются с детоубийцами мало, но и ругаться с ними никому не выгодно – все хотят домой, все хотят выйти по УДО, никто не хочет несколько дней сидеть в ШИЗО.
В мужских колониях, в отличие от женских, к осужденным за педофилию особое отношение – такое же, как и 10-20 лет назад.
– Они до колонии могут и не доехать. Иногда педофилов убивают еще в СИЗО, – рассказывает один из бывших заключенных.
Конечно, власть довольно сильно скомпрометировала себя — сажая по этой статье всех без разбора: чьих-то конкурентов, чьих-то неверных или ушедших мужей — достаточно просто заявления о совершении человеком определенных действий, и очень вероятно, что человек сядет. А «педофилия» – удобная статья, жизнь у осужденного фактически заканчивается. Поэтому заключенные уже смотрят на человека, на дело, на состав.
— Но в очевидных случаях, конечно, разбираться не будут, – поясняет Владимир.
То есть как минимум нормально жить в колонии педофил не сможет. Если осужденные по 134 статье и выходят в лагерь, то чаще всего уже в особом статусе — «обиженными», «петухами». И администрация педофилов не прячет. У мужчин-заключенных на нашивках статьи не пишут, но у каждого на форме бирка с полоской (или полосками) определенного цвета — в зависимости от статьи и «склонностей». У мужчин со 134 статьей на бирке две полоски — черная и белая. Черная — это склонность к гомосексуализму, белая — склонность к суициду. То есть если с педофилом в колонии что-то случится, это можно списать на самоубийство — склонен же, предупреждали.
Голод и тётки
— В женских зонах правят три кита: глупость, жадность и зависть, – продолжает рассказ Татьяна, – на этом все строится. Если ты начинаешь усиленно кому-то помогать, то готовься к тому, что этот человек станет твоим врагом. Потому что он начинает тебя тихо ненавидеть из-за того, что начинает от тебя в чем-то зависеть. Такое и на воле есть, просто на зоне это ярче проявляется, все на виду.
В заключении вообще все проявляется ярче, чувствуется острее. Сильно чувствуется нехватка привычных продуктов, общения, информации. И в СИЗО, и в колонии заключенные живут «семейками».
— Ты выбираешь человека, с которым тебе более приятно общаться из всей этой толпы. Потому что одной реально тяжело. А так – и поговорить можно, и какая-то совместная организация быта, общие сумки, общие покупки, – вспоминает Екатерина.
За полтора года в нижегородской образцово-показательной ИК-2 можно успеть привыкнуть ко всему – к отсутствию теплой одежды и нормальных продуктов, к сигаретам «Тройка» и несъедобным консервам из тюремного магазина, к бане раз в неделю и ноющей зубной боли после каждой простуды, к отсутствию горячей воды зимой (и это еще не самый плохой расклад).
— Так называемая ванная комната расположена практически на улице. Бараки давно требуют ремонта. На улице градусов 20 мороза, и идешь мыться в эту ледяную воду. А в связи с тем, что нет горячей воды, это просто катастрофа, – рассказывает Екатерина, которая была осуждена на два года, из которых 6 месяцев она пробыла в СИЗО.
Полтора года – ничтожно маленький срок, по мнению администрации, работников ФСИН, неинтересный, пустяковый, и тянущийся бесконечно долго для человека, попавшего в тюрьму. Поэтому женщины объединяются в «семьи» и начинают поддерживать друг друга.
— Есть случаи, когда люди по десять лет вместе живут, и это такая трагедия – когда одна освобождается, вторая не знает, как жить дальше. Но тут опять же от срока зависит. У девушки, с которой я общалась, тоже был небольшой срок, так что мы вместе зажмурились и пошли.
Такое общение, как рассказывают бывшие заключенные, помогает организовать свободное время. Лежать нельзя, сидеть на месте тоже нельзя.
— И вот круги по колонии наворачиваешь, рассказываешь что-то, – вспоминают женщины.
Свободного времени «там» немного, но все отмечают, что хорошо бы, если бы его вообще не было. «Лучше все время быть чем-то занятым, работать, так время быстрее летит. Ну, это и на воле так».
Полтора-два года в колонии кажутся бесконечными – каждый день одинаковый, одежда одинаковая, все одинаковое, жизнь – от свидания до свидания, мало положительных эмоций, нет событий и впечатлений. Полтора-два года бесконечны. И так же бесконечны три, пять, восемь, пятнадцать лет. И люди приспосабливаются, учатся чувствовать, дружить, любить в таких условиях: когда замкнутое пространство и рядом всегда много людей; когда воспоминания о прежней жизни тускнеют за считанные месяцы; когда баня – одно общее помещение, пятьдесят кранов и один час на отряд; когда не кровать, а шконка; когда не комната, а барак.
Кому-то везет: чьи-то родственники могут приезжать, привозить вкусное и нужное, просто общаться и радовать. Так повезло, например, Татьяне.
— Меня родственники не бросили, мы созванивались, они не пропускали ни одного свидания. А ты там живешь от свидания до свидания. Выходишь со свидания и еще два-три дня ходишь окрыленный, а потом тебя так немного приминают – “хватит”, – ты опять живешь только мыслями о следующем свидании.
Но если родственники живут далеко – а тогда приезжать часто долго и дорого, – или их нет вовсе, то передачи женщина-заключенная, естественно, получает очень редко. И такие женщины также часто становятся бригадирами, дневальными и т.д., потому что чем выше твоя должность, тем больше скидок и поблажек ты получаешь, тем ближе ты к свободе, дому, и для многих это намного важнее, чем самая крепкая дружба с кем-то в колонии.
— Я уже там поняла, что самое унизительное, что может быть в жизни человека – это голод, – вспоминает одна из бывших заключенных. Это когда ты все время хочешь есть, потому что баланда – это ничто. Тебе есть нечего, а рядом кто-то сидит и вкусно кушает. Иногда в людях это порождает ненависть – за то, что ты ешь. И они начинают тебе вредить, за тобой следить, стучать на тебя по поводу и без.
Это не значит, что все, кто занимает в зоне высокие должности – пойдут по головам, чтобы заработать себе УДО, хорошие дневальные и бригадиры тоже есть.
— У нас была девочка-дневальная, и она просто по роду деятельности должна была стучать, потому что на них же тоже давят. И она стучала, – вспоминает Екатерина. – Но она согласовывала с другими заключенными, что будет говорить. Это было примерно так: “Слушай, ты же все равно выходишь через неделю, тебе ничего не будет. Я скажу, что у тебя еда в шкафчике?” И все нормально соглашались.
Любовь и голуби
— Они занавешиваются с двух сторон — двухэтажная же кровать. Ты ничего не видишь, но ты слышишь. Сначала ты не знаешь, как реагировать, теряешься. Когда я попала в зону, мне было 37 лет, и я была в шоке – я лежу на кровати на втором ярусе, и подо мной все это происходит. Ты лежишь не шевелишься, не знаешь, можно ли в этот момент тебе слезть с кровати. На зоне нет лесенок, как в изоляторе, слезаешь либо по торцу кровати, либо, как хочешь. А потом, со временем, ты просто перестаешь на это обращать внимание, можешь уже прямо сказать: “Отойдите от меня, лесбиянки, мне неприятно, что вы тут передо мной это делаете”. Я могла так сказать.
После этих слов некоторые женщины даже подходили и говорили: «Не называй меня так, мне неприятно, что ты меня так называешь». Тогда Татьяна отвечала: «Ну а как вас называть? Вы лесбиянки? Лесбиянки. Как еще-то?»
В женских колониях гомосексуализм распространен довольно сильно. И если в ИК-2 в Нижнем Новгороде несколько лет назад гомосексуальных пар почти не было, и администрация пресекала такие отношения, то в ИК-5 в Можайске администрация об однополых парах не только знала, но и активно это знание использовала. Например, если одна из женщин в паре начинала хуже работать, то вторую вызывали и рекомендовали повлиять на подругу – иначе пару разделят, одну из женщин переведут в другой отряд. «Твоя пойдет в другой отряд, будет работать в другую смену» – волшебные слова. Самое страшное наказание, безотказный метод воздействия. Поэтому часто гомосексуализм в колониях становится запрещенным явлением, когда хотят за что-то наказать.
Однополая любовь в женских колониях – хорошее средство для манипуляций со стороны ФСИНовцев. Например, в некоторых колониях есть внутреннее правило – за месяц до освобождения женщина перестает работать – может ничего не делать или просто помогать кому-то.
— И с нами в колонии была женщина, великолепная швея. Через месяц ей выходить, она перестает работать, – вспоминает Татьяна, – а у этой женщины остается в зоне ее половинка. И подходит к этой женщине бригадир и говорит: “Что, не хочешь работать? Ну, не работай. Ты-то через месяц домой пойдешь, а твоя здесь останется”. И женщина садится и шьет. И через месяц она прямо из-за машинки идет к воротам освобождаться.
По мнению бывших заключенных, 90% однополых пар – приспособленцы, эти женщины не были гомосексуальными до того, как попали в колонию.
— Они становятся такими по необходимости. То есть у нее срок 20-25 лет, и тут уж делать нечего. И если у нее это получается, то почему нет.
Женщин, которые в таких парах берут на себя роль мужчины, называют «коблами». Как правило, у них короткие мужские стрижки, мужские имена, телосложение мужское, выполняют часто мужскую работу.
— У нас на Можайке (в ИК-5 в г. Можайске – прим ред.) была бригада так называемых разнорабочих – это девочки, которые грузят машины. И у них там была Валя-бригадир, высокая, плечистая. Грузчики – это единственная компания людей, которым разрешено ходить не в форме. И у Вали медвежья походка мужская, она ходила в бейсболке, в клетчатой рубахе, в кроссовках сорок последнего размера. Такие есть женщины, которых от мужчин отличить почти невозможно. И только на проверке ты понимаешь, что это женщина, – вспоминает Татьяна.
О женской красоте понятия в колониях такие же, как и на воле – красивая фигура, опрятная одежда. А одежда у всех женщин в колонии одинаковая – форма. И форму эту перешивают и ушивают кто как может, делают дополнительные разрезы на юбках. Форма одна, и ее просто надо иногда стирать, а переодеться не во что.
— Все выкручиваются, как могут. У меня была форма, сшитая отдельно. Это был классический двубортный офисный пиджак и классическая юбка-карандаш. Она была сшита из той же ткани, что и обычная форма. При этом, когда я ходила в этой форме, работники колонии говорили: “Вот, посмотрите, как **** хорошо выглядит, всегда аккуратная”, – вспоминает Татьяна.
И все прекрасно знали, что форма эта у Татьяны сшита из ворованной ткани за 3 блока сигарет – ее сшили на тюремной фабрике в рабочее время.
В мужских колониях, а также СИЗО и тюрьмах такого понятия как однополая любовь нет, гомосексуализм, мягко говоря, не приветствуется.
— “Голубые” в среде зеков считаются низшей категорией людей: их не пускают за общий стол, они же выполняют самую грязную работу — рассказывает Петр, он провел в саратовских колониях в обшей сложности около пяти лет.
Слова, что ты не скажешь
В колонии все продается и все покупается, главная валюта – сигареты и банки (консервы). Не покупается только нормальная жизнь, потому что там ее быть по определению не может, и люди в колонии меняются, меняется речь, привычки. Но женщины, в отличие от мужчин, не устраивают бунт, не «шатают» режим – потому что не хотят в ШИЗО (а ШИЗО = не выйти по УДО), потому что хотят домой. По мнению Марины, отсидевшей в сумме около десяти лет, у женщины в колонии синдром жертвы. Это жертвы, чьи сожители часто пьют и бьют. Синдром жертвы в женщине укоренился, и с этим она приходит в колонию.
— Мы только один раз кипешевали — когда в первый раз столкнулись с переработкой. Тогда все вместе не шли на плац, не шли на работу, ждали Бабушкина, – вспоминает Марина, – и какой-то глупый слух пошел, что Бабушкин подъехал, что он около ворот, и мы стояли, ждали. Но никто, конечно, не приехал, сам кипеш длился не больше часа. Баб быстро уговаривают: потому что женщины хотят домой, боятся. Я не боюсь, но таких мало.
Часто больше всего пугает не то, что человек может попасть в тюрьму, а то, как тюрьма может изменить человека. И тюрьма человека меняет, но в хорошую или в плохую сторону – зависит от самого человека. Есть те, кто борется, за то, чтобы не меняться, чтобы не менялась речь, не начиналась деградация, и с такими людьми точно все будет хорошо. Иногда очень важно бороться со средой, и так боролась Татьяна.
— Если раньше у меня в речи иногда проскальзывали такие (матерные – прим. ред.) слова, то, попав в тюрьму, я принципиально перестала ругаться матом.
Женщина не употребляла жаргонных слов: то есть кровать была кроватью, а не шконкой, стол – столом, а не дубком, раздаточное окно – раздаточным окном, а не кормой.
— Я прекрасно понимала, что если сейчас начну эти слова употреблять, то потом буду употреблять их неосознанно, просто потому что они вошли в мой лексикон, а я хочу выйти на свободу к нормальным людям и разговаривать с ними на нормальном языке. У меня приличный словарный запас, я могу обойтись без всего этого.
Поэтому на вопрос «Что самое трудное в тюрьме?», женщины отвечают просто: сохранить в себе человека, личность. Потому что пойти по течению, опуститься – очень легко, а чтобы остаться нормальным человеком, надо еще постараться.
— Конечно, я понимаю, что это уже считается жаргонным – “не верь, не бойся, не проси”, но это правда, – говорит одна из бывших заключенных. – Бояться некого и нечего. Трудно тебе, голодно, холодно – не ходи и не проси.
Текст: Светлана Осипова Фото: Елена Аносова
Разборки из-за ревности
Большинство серьезных конфликтов в женских колониях происходит именно из-за ревности кобл. Причем иногда недоразумение оборачивается кровавой потасовкой со смертельным исходом.
В мужских тюрьмах насилие, по большей части, совершается надзирателями. В женских же издеваться над арестантками могут агрессивные сокамерницы. При этом администрация не предпринимает каких-либо действий для усмирения агрессора.
Драки здесь нередко оказываются более жесткими, в сравнении с мужскими разборками. Так, в ход могут идти зубы, ногти и различные подручные предметы. Иногда женщины настолько сильно увлечены выяснением отношений, что общая беда их совершенно не сплочает.
Любовь на зоне
Женская любовь на зоне – явление больше обсуждаемое. Любовные отношения . Эти отношения не только физиологические, также в паре женщины сильно поддерживают друг друга, заступаются. Лесбийская пара часто продолжает отношения и за пределами тюрьмы. Если «второходка» узнает, что в соседней камере сидит ее любовь, то она делает все, чтобы оказаться рядом. В конце концов, зэчка добивается своего, и пара воссоединяется. Тюремная мораль не осуждает любовь, поэтому девушки обустраивают свой «уголок» для физиологических потребностей. Администрация тюрьмы к таким связям относится спокойно.
Комментировать
Бывают ли опущенные в зонах для женщин
Несмотря на отсутствие строгой иерархии, опущенные в женских колониях, также встречаются. Однако отношение к ним скорее брезгливое, нежели агрессивное. Исключение составляют детоубийцы. Их в женских колониях откровенно презирают, устраивая таким арестанткам «темные» при каждой удобной возможности. Чтобы исключить случаи самосуда, таких заключенных содержат в отдельных камерах.
Также презрительное отношение демонстрируется к наркоманкам с большим стажем, в частности, к героинщицам. В женских тюрьмах они считаются ненадежными, нередко занимаясь «стукачеством» за любое вознаграждение.
Арестантки сторонятся и женщин с ВИЧ и венерическими заболеваниями. Лицам с онкологией также оказывается достаточно сложно найти круг общения.
Поскольку женщины в колониях трудятся, то здесь не терпят лентяек. Дело в том, что от выработки производственных норм зависит судьба всего коллектива камеры. Соответственно, из-за лени одного человека могут пострадать все его сокамерницы.
«Семейницы»
Осужденные, содержащиеся в женских колониях, нередко создают «семьи». Речь идет о небольших группах женщин, ведущих совместное хозяйство и оказывающих друг другу всестороннюю поддержку.
«Семья» – это группа из двух и более человек. И далеко не в каждом случае члены «семьи» имеют сексуальные контакты друг с другом. Основная цель таких сообществ – облегчить жизнь на зоне, ведь вместе выживать оказывается гораздо легче. И «семейницами» в данном случае называют женщин, входящих в подобные сообщества.
Как избежать насилия в женской тюрьме
В каждом исправительном учреждении царят свои порядки. Издеваться над заключенными могут как представители администрации, так и сами арестанты. Однако существует общий перечень рекомендаций, позволяющих сделать процесс пребывания в тюрьме более легким:
- Не следует пререкаться с тюремной администрацией. Сотрудники исправительного учреждения могут провоцировать заключенных, умышленно создавать конфликты. Не следует поддаваться на провокации.
- Желательно найти компанию. Выжить в тюрьме в одиночку тяжело. Лучше постараться завязать с кем-то из сокамерников дружеские отношения.
- Не следует отлынивать от труда. Ленивых на зоне не любят.
- Передачами нужно делиться с сокамерницами. Щедрость в тюрьме приветствуется. Среди заключенных принято делиться.
- Нельзя показывать слабость характера. Слабых духом не любят ни в мужских, ни в женских тюрьмах.
- Не следует сотрудничать с администрацией. Если об этом станет известно сокамерницам, они могут сильно избить информатора. Причем некоторые женщины дерутся не хуже мужчин, проявляя излишнюю жестокость.
Таким образом, даже обычные тюремные условия могут стать настоящей пыткой для неподготовленного человека. Причем в некоторых исправительных учреждениях жизнь заключенных может быть поистине адской.
«Старушка» или «параша»
Ни в мужских, ни в женских тюрьмах отхожее место не называют «туалетом». Традиция заменять данный термин появилась еще в дореволюционной России. В те времена бадью, предназначенную для сбора нечистот, именовали не иначе, как «старушкой» или «парашей». Причем эти термины использовали не только обычные арестантки, но и политзаключенные, дамы высокообразованные, нередко являвшиеся наследницами аристократических фамилий.
Эти жаргонизмы в неизменном виде дошли до наших дней. Сегодня они в ходу и в женских, и в мужских тюрьмах.
«Рублевые»
В женской зоне существует категория заключенных, попавших в сексуальное рабство к «кумовьям» – надзирателям и прочим представителям лагерной администрации. Таких зэчек называют «рублевыми». Причем данное понятие появилось еще во времена сталинского ГУЛАГа.
Предоставляя клиентам определенные услуги сексуального характера, такие женщины получали привилегии. Они заключались в следующем:
- освобождение от выполнения общественных работ;
- дополнительное питание и т. д.
При этом, не все «рублевые» были одинаковыми. Здесь существовала и внутренняя иерархия. Например, в 20-50 годы прошлого века на Соловках различали следующие виды привилегированных узниц:
- «полурублевые»;
- «пятиалтынные» или «15-копеечные»;
- «рублевые».
Естественно, последние имели наиболее высокий статус. И в зависимости от ранга, женщина получала определенные бонусы и послабления. Если же заключенная отказывалась от сексуальных контактов с «кумовьями», ее жестко притесняли, создавать тяжелые условия для жизни. Поэтому понятие рабства наиболее подходит для описания положения таких арестанток.
Небо в клеточку
Переступив порог СИЗО, решила, что жизнь на этом закончилась. Сначала осужденного помещают в так называемый карантин. Это как у врачей. Камера нужна для профилактики инфекционных заболеваний — чтобы со свободы никто не принес какую-то инфекцию.
Обычно в первый день новеньких осматривает врач или фельдшер. Описывает все татуировки и особые приметы — шрамы, большие родимые пятна, уродства. Если вас били, пытали — об этом нужно сказать врачу, продемонстрировать синяки, ссадины, пожаловаться на боли. Медики должны все запротоколировать.
Еще в карантине меня стали прощупывать — проверять, насколько я сильна духом. Узнавали, есть ли у меня деньги, если есть, то сколько. Если нет, то тебе велят их достать, а где и как — неважно. До того как попала туда, мне говорили: если сломаешься, начнут грузить. Я не сломалась, поэтому меня и грузить не стали, хотя многие девчонки попадаются на уловки довольно быстро и легко, а потом не могут избавиться от этого.
Могу рассказать, что карантин предусматривает знакомство администрации с новым заключенным. Там практически всегда имеется стукач. Он слушает, о чем говорят новоиспеченные арестанты. Поскольку люди, попавшие сюда впервые, все еще находятся в непонятном состоянии (их ведь еще не осудили), они разговорчивы. Позже, когда человек освоится, придет в себя, вытащить из него нужную информацию будет гораздо сложнее, чем в первые дни.
Позже меня распределили в хату (камеру. — vb.kg), где сидели еще шесть женщин — за разные преступления. За какие именно, говорить не буду. С ними у меня сложились вполне дружеские отношения. Именно тут поняла, что когда человек попадает в СИЗО, ему в любом случае нужно отстоять свое положение и знать правила.
Я правила знала, потому что имела опыт общения с таким контингентом – еще в студенчестве проходила практику в одном СИЗО.
«Старшие»
Попав на зону, осужденная должна в первую очередь пообщаться со «старшей». Речь идет о главной зэчке в камере или отряде. Она же отвечает за внутренний порядок.
От «старших» в женских тюрьмах зависит очень многое. Например, они могут докладывать тюремной администрации о конфликтных или неблагонадежных личностях. Также «старшая» может навести порядок в камере своими силами. Причем нередко такие заключенные творят откровенный произвол, на что закрывают глаза представители администрации. Причина проста – именно «старшие» помогают держать заключенных в ежовых рукавицах.
«Бычкососки» и «колхозницы»
Речь идет о представителях низшей категории заключенных. Причем если в мужских тюрьмах опущенным может стать любой заключенный, то в женских колониях «колхозницами» называют глупых и забитых зэчек. «Бычкососки» же – это опустившиеся заключенные, которые в буквальном смысле подбирают окурки за другими арестантками.
Таким образом, сам обряд «опускания» в женских колониях отсутствует. Люди здесь занимают низшую ступень иерархии ввиду своих умственных способностей или поведения.
Если принимать во внимание жесткость градации заключенных и грубость местного лексикона, то жизнь в женских колониях является более простой и спокойной в сравнении с мужскими. Жестокие конфликты здесь являются редкостью, поскольку арестантки предпочитают обсуждать возникшие проблемы без проявления агрессии. Старшие по отряду следят за соблюдением порядка и своевременно пресекают любые проявления беспричинной жестокости.
